- Евтушенко в Ульяновске стали затирать. Устроили ему встречу во Дворце книги. Получилась как бы стихийная встреча поэта с библиотекарями. Он хотел устроить концерт в Мемориале, но ему не разрешили.
А я думаю: ну как же так, такой большой поэт, нужно организовать с ним большую встречу. Это было трудно. Требовалось разрешение какой-то партийной фигуры. И я воспользовался тем, что учился в школе и сидел за одной партой с Людмилой Афанасьевой. А ее мать - Галина Николаевна - была секретарем горкома партии по идеологии и очень влиятельным человеком.
Я набрался смелости и позвонил ей на работу, в горком (он помещался в нынешнем Дворце бракосочетаний). Спрашиваю: можно ли мне, Галина Николаевна, в пединституте организовать встречу с поэтом Евтушенко? Она ко мне всегда очень хорошо относилась и сказала: ну, проводи, Сереж. И я пошел к Евтушенко.
Познакомились мы с ним накануне. Я подошел после концерта, говорю: хочется организовать ваше выступление. А он мне: хорошо, пойдемте со мной на каток покатаемся. У вас есть тут каток? Я говорю: пойдемте на «Труд».
Он очень смело разговаривал. Спросил меня, как я отношусь к вводу наших войск в Чехословакию. Я ответил, что не приветствую. (Ему это понравилось). Спросил, что я читаю. Я назвал несколько авторов. Ему это тоже понравилось, хотя он мне назвал еще несколько имен американских писателей.
Поговорили на другие темы. Он сказал, что у нас нет идеологии. У нас креслология.
...И вот я привел его на стадион «Труд». Он снял свою заграничную дорогущую шубу, а я взялся ее стеречь. Он катался, а я кричал:
- Хея! Хея!
(Так тогда шведские болельщики подбадривали своих хоккеистов. Это ему тоже понравилось).
Он спросил меня, какие здесь есть поэты. Я назвал фамилию Бунина. Он сказал: опасно писать стихи с такой фамилией.
...И вот он дал согласие на встречу в пединституте. Я назначил время и повесил объявление. (Это был мой авантюризм). Зал был набит битком, люди стояли вдоль стен. Я подготовился к тому, чтобы вечер был записан. Принес свою пленку, отдал ее Лене Гегельскому, моему приятелю, он сидел в радиорубке. (Леня записал эту встречу, но пленка была уничтожена по распоряжению заведующей кафедрой г-жи Алексеевой).
Все прошло замечательно. Евтушенко вышел на сцену, снял пиджак, у него оказалась красная подкладка (это ему не было прощено). Великолепно читал свои стихи. Потом ему стали задавать дурацкие вопросы (не было ни одного хорошего). Его только и спрашивали: как вы относитесь к поэту такому-то? Как вы относитесь к поэту вот такому-то? Он отвечал вяло, потому что глупо спрашивать о ком-то, когда перед вами стоит самый популярный поэт страны.
Он был очень эффектен: рослый, во всем иностранном, чрезвычайно демократичен... После этого вечера он пригласил меня в ресторан «Венец».
Записано 18.03.2005 г.
«Хорошо, очень хорошо мы начинали жить». Глава 7 (продолжение)
События, 18.6.1937